Аллилуйя женщине-цветку - Страница 19

В тот вечер в Жакмеле злые языки не знали покоя ни на скамейках площади Арм, ни у домашних очагов. Никакой настоящий парижский медик, говорили люди, не ездит на мотоцикле и в таком нелепом одеянии, с черными носками и черными очками. Эрве Браже, должно быть, подцепил свои повадки на площади Пигаль или в притонах Барбе-Рошашуара. Подтверждались каким-то чудом доходившие сюда слухи о его студенческих похождениях. Утверждали, что он завел шашни с престарелой русской балериной в Танжере. Из Танжера он отправился в Касабланку, где угодил в тюрьму, потому что оказался замешан в дело с наркотиками. Позднее он побывал в одном польском городе, где преподавал креольский язык племяннице маршала Пилсудского. Зимой 1935 года он играл на кларнете в джазовом оркестре, который организовал в Ливерпуле его двоюродный брат Теофиль Зельнав. Потом его следы затерялись в трюме новозеландского сухогруза. Он снова всплыл через полгода на кухне одного шикарного пансионата Итальянской ривьеры. И вот такой тип вернулся домой, хотя ему надо работать наездником в цирке, а не врачом в больнице.

Вся жакмельская знать, собравшись в гостиной г-жи Цецилии Рамоне, решила, из уважения к семейству Браже, дать Эрве испытательный срок. За ним будут наблюдать, пока к нему не начнут приходить пациенты.

Но не прошло и полугода, как доктор Браже обрел полное доверие сограждан. Он успешно лечил грипп, коклюш, малярию, язву желудка, грыжу, фиброму, гоноррею, астму и нервное истощение. Его даже несколько раз вызывали в больницу Святой Терезы, где он провел сложнейшие операции. Что же касается приема родов, то он делал это виртуозно.

Он не проявлял никаких отклонений в своем поведении и просто как гражданин. В кафе «Этуаль», у Диди-Брифа он играл в покер. Он вел разговоры о дожде и хорошей погоде и никогда не вспоминал об отеле «Дье» или «Фоли-Бержер». Он не похвалялся, что потягивал аперитив вместе с профессором Анри Мондором или проводил уик-энды в Нормандии в объятиях внучки Луи Пастера.

Погрузившись в работу, быт и навыки Жакмеля, Эрве Браже превратился в настоящего жакмельца: он посещал петушиные бои и запускал бумажных змеев на пляже. В последнюю пятницу каждого месяца он принимал участие в совершенно разгульном балу, который устраивал судейский старшина Непомусен Гомер в знаменитом дансинге под названием «Дохлая крыса». Доктор Браже присутствовал на крестинах, причащениях, венчаниях, кончинах и погребениях, в том числе и самых скромных и бедных людей. Не раз видели, как он оставлял свой мотоцикл у боковых дверей церкви святых Филиппа и Иакова: доктор Браже доверительно беседовал с Богоматерью, помогающей всем и всякому, или подставлял свою шею моторизованного лекаря под пяту деревянного Христа.

Однажды изысканные дамы клуба «Эксельсиор» пригласили его выступить с лекцией на любую угодную ему тему. И вот воскресным утром весь интеллигентский Жакмель слушал двухчасовое выступление практикующего врача насчет «наличия народного сюрреализма в синкретических культах Латинской Америки». Среди зачарованных слушателей и слушательниц только одна мадам Цецилия Рамоне заявила, что если заменить выражение «народный сюрреализм» выражением «эротизм в стиле барокко», то аудитория получила бы более точное представление о содержании этой превосходной лекции.

Месяцев восемь спустя после возвращения доктора Браже местная «Газета Юго-Запада» опубликовала за подписью судейского старшины Непомусена Гомера статью, в которой в обобщенном виде излагались чувства жакмельцев:

«Наш город поэтов может теперь похвастаться еще и Гиппократом. В лице нашего друга доктора Эрве Браже он принял в свои стены не только студента-медика, выращенного Городом Света, но и крупного специалиста в области медицины вообще, ученого, сведущего в самых сложных видах лечения. Однако дебют доктора Браже в городе его детства был весьма труден. На его месте любой другой ученик Асклепия сложил бы в саквояж статоскоп и скальпель и распрощался бы с Жакмелем, чьи предубеждения мешают городу интегрироваться в современность (а о современности мы-то знаем кое-что, мы, открывшие дансинг «Дохлая крыса»). Достаточно было «харлея» и рубашки с фантазией, чтобы раздался всеобщий вопль негодования против блистательного сына Тимолеона Браже. Сегодня все встало на свои места, и семьи, пригвоздившие доктора Браже к позорному столбу и сочинившие его будто бы авантюрное прошлое, теперь выражают ему признательность. Любимец Эскулапа доказал, что не два колеса крутятся в его ученой голове».

Репутация доктора Браже продолжала парить на этой высоте, когда произошел случай, заставивший колокола звонить по-другому. В четверг утром Эмиль Жонасса срочно вызвал доктора Браже по поводу усилившихся головных болей жены, которые вот уже двое суток приковывали ее к постели. Молодая пара жила в Сен-Сире в симпатичном двухэтажном доме. Внизу находилась его сапожная мастерская. Проводив врача к прекрасной Эрике, он оставил их одних. Прошло полчаса. Доктор не выходил. Жонасса не устоял перед искушением подслушать у двери, держа в руке молоток.

— Дышите… еще дышите… достаточно. Болит здесь… а здесь? Не дышите… Небольшая инъекция и все будет прекрасно!

Жонасса уже хотел было сойти вниз, смущенный неуместной ревностью, как вдруг услышал придыхания наслаждения, очень ему знакомые и заставившее его всего передернуться. Он распахнул дверь и нанес несколько ударов молотком по башке доктора Браже.

Тот с окровавленным черепом слетел с лестницы и впрыгнул на мотоцикл. Летя, как машина «скорой помощи», он мигом оказался в собственной больнице и сам промыл и перевязал рану. Версия о «дорожном происшествии на улице Оранже» не продержалась и часа. К полудню весь Жакмель знал, что мастер Жонасса застиг доктора Браже за экспериментом на Эрике Жонасса с применением «раздувающегося шприца для внутривагинального впрыскивания».