Аллилуйя женщине-цветку - Страница 30

К оглавлению

— Хау ду ю ду.

Покраснев и оробев, Лида оперлась о мое плечо рукой, которая оказалась бесполезной, чтобы как-то прийти в себя.

— Вон там, подальше, есть места, — не растерялся я, увидев стайку студентов.

— Извини, — произнес сэр Билл, — меня ждут в общежитии. До скорого.

Не успел я и рта разинуть, как он исчез в дверях.

— Он не компанейский, твой странный сэр Билл.

— Он, должно быть, принял тебя за свою белую соотечественницу.

— Несмотря на мою славянскую фамилию?

— Да, он грубовато с тобой обошелся. Прости, что я допустил такую досадную ошибку!

— Ты тут ни при чем, — успокоилась она, разметав свои светлые волосы по моему плечу.

4

Утром в понедельник я обнаружил в почтовом ящике письмо от Уильяма. С первых же строк я перестал верить своим глазам.

«Милый мой!

После случая утром в кафе я должен принести тебе извинения. Но я иду напрямик и не увиливаю: со времени нашей встречи в Сорбонне в декабре прошлого года ты так и остался для меня наваждением и образом высшего блаженства. И когда я вдруг увидел тебя, обольщенного этой сволочью калифорнийского типа, этой хитрой спортсменкой, я впал в ярость ревности. Моя кровь, воспламененная тобой, могла бы натворить и худшее: я утопил бы в ней твою бледнолицую самозванку!

Прошу тебя простить меня. Несчастный щенок — вот что такое мое сердце, бьющееся, как алабамский блюз. И этот щенок готов лизать твои башмаки. Чтобы доказать тебе и мое раскаяние, и мою преданность тебе, приглашаю тебя завтра, в понедельник, 9 апреля, ближе к вечеру, выпить у меня дома чашечку зеленого чая под охранительными взорами греческих богов. Я в Париже их гость.

Безумно тебя любящий

Билл»

Это было страстное и самое настоящее признание в любви. За два с лишним года моих любовных приключений в Париже ни одна из завоеванных мною женщин не бросала мне в почтовый ящик такой зажигательной бомбы. Я был не в силах переступить порог моего общежития. Если бы я сейчас направился каждодневным путем к станции метро Порт д'Орлеан, прохожие на бульваре Журдан сразу бы увидели по моему лицу, что у меня в кармане — адресованное мне гнуснейшее оскорбление, позор, стыд. Так и не выйдя наружу, я вернулся в свою комнату на третьем этаже.

«Сэр Билл — голубой, гомосек, алабамский педик», — мысленно разъярялся я, взлетая по лестнице.

Я набрал номер телефона Лиды.

— Алло! Это ты, дорогая? Извини, что разбудил.

— Что, какая-нибудь неприятность?

— Знаешь, этот американский парень…

— А-а-а, ужасный сэр Билл?

— Да. Так вот: он — бесстыжая тетка!

— Чья тетка?

— Гомосексуалист на нашем жаргоне. Он написал мне любовное письмо под предлогом извинения за поведение в кафе. Да ты сама послушай!

Прослушав, она сказала:

— Твой лорд дико взревновал, а твоя привлекательность гаитянского махо беспредельна. Поздравляю!

— Не до шуток, Лида. Мы имеем дело с опасным денди.

— Это ясно. Он хочет с тобой порезвиться.

— Я ему покажу!

— Не показывай. А лучше скажи ему, когда придешь на свидание, то, что ты мне однажды рассказал: в день твоего рождения семнадцатилетняя богиня вуду откусила тебе яичко.

— Он способен повстречаться с тобой и жестоко отомстить, даже ударить!

— О-о-о, громы и молнии этого ревнивого Зевса меня не пугают. Дам отпор. Слушай, когда повидаешься с ним, приходи в Международный дом. Посидим, поедим.

— Ладно, приглашаю тебя в Сен-Жермен-де-Пре. До вечера, солнышко мое!

5

В понедельник я весь день усердно занимался, как прилежнейший студент. Даже не забегал перекусить. Но одна мысль не выходила из головы: впервые в моей вольной жизни я натолкнулся на поползновения со стороны существа одного со мной пола. Меня тянули в бездну гомосексуализма.

В Жакмеле, во времена моего детства, я был вполне доброжелателен к одной парочке: уважаемый господин Поль и его дружок Ти-Джордж. В этом маленьком городе их почти официально признавали за супружескую пару. Никто, даже моя бабушка с ее высокими и жесткими принципами, не удивлялся, видя, как они рядышком сидят в церкви и перебирают четки или в святую неделю помогают двумя своими сопрано песнопению отца Наэло.

В ателье моего дяди Титона портные, которые всегда любезничали с хорошенькими посетительницами или просто обменивались игривыми репликами с проходящими по тротуару девушками, в таком же духе встречали и господина Поля с его любовником Ти-Джорджем. Не раз я бывал слушателем их шуток и прибауток.

— Милый Поль, — говорил закройщик Того, — из тебя слова не вытянешь. Как ты провел субботу? — Тот молчал, разглядывая собственные ногти, слегка наманикюренные. Закройщик не унимался: — Ну же, Поль! Без твоего щебетанья как-то неуютно на улице. Скажи что-нибудь, даже соври, и то будет лучше твоего гробового молчания!

Поль продолжал разглядывать все десять своих лакированных пальчиков с улыбкой Джоконды на губах, тоже слегка напомаженных.

Другой портной — кажется, его звали Мустоном Дакостой, и он тоже не отличался говорливостью, — не выдерживал и, в свою очередь, принимался терзать другого напарника по любви:

— Ти-Джордж, раскрой секрет, что стряслось с твоей Полеттой?

— Раз в месяц он всегда такой, тише камня в сахарской пустыне, — отвечал тот. Потом сам же обращался к своей «подружке»:

— Попо, дорогая, что тебя печалит?

— Да я на всех на них клал и буду класть! — взрывался Попо.

— Да что с тобой в конце концов? — вступал в разговор Ти-Жером Моро. — Сильно задолжал кому-нибудь?